Мрачная эстетика смерти

В пятницу, впервые за всё время жизни в Америке, сходил тут на концерт классической музыки. И я даже не ожидал, что это мероприятие произведёт на меня такое впечатление. Второй день прокручиваю в голове музыку и тексты.

Концерт проходил в BSO — Boston Symphony Orchestra — и состоял из двух отделений. В первом играли Серенаду No.10 в си-бемоль для духовых инструментов Моцарта. Во втором — Симфонию No.14 Шостаковича.

Надо сказать, что более разные произведения для исполнения в одном концерте подобрать очень сложно. Они просто диаметрально противоположны по всем параметрам. Серенада Моцарта — это такая весёленькая, ненапрягающая музычка. Позже я прочитал, что это произведение создано в жанре, который и задумывался как музыка «для фона». Она — для светских раутов, на которых главное — разговоры, еда и наряды, а не музыка. «Ненавязчивость» этого произведения я ощутил на себе, так как под конец почти под него заснул. Кстати, удивило отсутствие дирижёра. Мне казалось, что он совершенно необходим для обеспечения синхронизации инструментов. И хотя эту серенаду Моцарта исполняет не полный симфонический оркестр, но всё ж таки тринадцать челевек, и как им удавалось синхронизироваться — это довольно удивительно.

Но основное — и неизгладимое — впечатление произвёл на меня Шостакович. Конечно, возможно, роль тут сыграл бокал шампанского, который я опустошил в антракте 🙂 , но Четырнадцатая симфония у меня сразу так хорошо зашла, что я начисто забыл про сон. Особенно на контрасте с Моцартом, ибо, в отличие от последнего, симфония Шостаковича — это эпическое полотно. Готическое декадентское произведение! В котором исследуется такая непростая тема как… смерть. Для своего произведения, состоящего из одиннадцати частей и включающего женское сопрано и мужской басс, автор подобрал поэмы четырёх авторов: Рильке, Гарсиа Лорка, Аполлинер и Кюхельбекер.  Все они из разных стран, но их стихи, использованные в произведении Шостаковича, объединяет одна тема: смерть и смертность. И это очень готично. Вот этот текст Аполлинера крутится в голове второй день:

Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают.
И черное небо, пролившись дождем, их порой омывает.
И словно у скипетров грозных торжественна их красота.
Растет из раны одна, и как только закат запылает,
Окровавленной кажется скорбная лилия та.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают.
Другая из сердца растет моего, что так сильно страдает
На ложе червивом. А третья корнями мне рот разрывает.
Они на могиле моей одиноко растут, и пуста
Вокруг них земля, и, как жизнь моя, проклята их красота.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.

Это всё вообще очень напомнило мне произведение из совсем другой области музыкального ландшафта — альбом «Murder Ballads» («Баллады об убийствах») группы Nick Cave and the Bad Seeds. Тот же драматизм, и безысходность, и мрачная эстетика смерти. В сопроводительном буклете я прочитал, что при создании этой симфонии на Шостаковича оказали влияние несколько других произведений, а именно: «Песнь о земле» Густава Малера, «Военный реквием» Бенджамина Бриттена и «Песни и пляски смерти» Модеста Мусоргского.

А ещё, музыкальная тема, звучащая в самом начале симфонии и повторяющая несколько раз позже, напомнила тему из балета «Гаянэ» Арама Хачатуряна и, соответственно, саундтрек из фильма «Чужие» (об их сходстве я писал пару лет назад).

Вокальные партии исполняли латвийка Кристине Ополайс (сопрано) и украинец Олександр Цимбалюк (басс). Все вокальные партии исполняются на русском, и поначалу я был удивлён отсутствием какого-либо акцента (впрочем, мне показалось, что у Кристине я слышал порой лёгкий акцент; что для латвийки, в общем-то, нормально). Но когда узнал имена исполнителей, всё встало на свои места. Для англоязычных слушателей над сценой показывали субтитры английского перевода.